Неточные совпадения
Тени колебались, как едва заметные отражения осенних облаков на темной воде
реки. Движение тьмы
в комнате, становясь из воображаемого действительным, углубляло печаль. Воображение, мешая и спать и думать, наполняло тьму однообразными звуками, эхом отдаленного звона или поющими звуками скрипки, приглушенной сурдинкой. Черные
стекла окна медленно линяли, принимая цвет олова.
Дождь вдруг перестал мыть окно,
в небо золотым мячом выкатилась луна; огни станций и фабрик стали скромнее, побледнели,
стекло окна казалось обрызганным каплями ртути. По земле скользили избы деревень, точно барки по
реке.
Особенно укрепила его
в этом странная сцена
в городском саду. Он сидел с Лидией на скамье
в аллее старых лип; косматое солнце спускалось
в хаос синеватых туч, разжигая их тяжелую пышность багровым огнем. На
реке колебались красновато-медные отсветы, краснел дым фабрики за
рекой, ярко разгорались алым золотом
стекла киоска,
в котором продавали мороженое. Осенний, грустный холодок ласкал щеки Самгина.
Сверкали молнии, бил гром, звенели
стекла в окнах, а за
рекою уже светлело.
Он стоял и смотрел на нее и невольно слушал вместе и стук своего сердца и странные звуки, которые доносились с
реки. Там, на
реке,
в тумане, шла какая-то неустанная, медленная работа, и то сопело что-то, то трещало, то обсыпалось, то звенели, как
стекло, тонкие льдины.
С плоскогорья Лао-бей-лаза
стекают два ключа: Кямту и Сигими-Бяса. Далее, с правой стороны,
в Бикин впадают:
река Бей-си-лаза, стекающая с горы того же имени, маленький ключик Музейза [У-цзей (хе) — речка сепий.] и
река Лаохозен [Лао-ху-цзен — опасающийся (этого места) тигр.], получившая свое название от слова «лахоу», что значит «тигр». По рассказам удэгейцев, несколько лет назад появился тигр, который постоянно ходил по соболиным ловушкам, ломал западни и пожирал все, что
в них попадалось.
26 числа небо начало хмуриться. Порывистый ветер гнал тучи
в густой туман. Это был плохой признак. Ночью пошел дождь с ветром, который не прекращался подряд 3 суток. 28-го числа разразилась сильная буря с проливным дождем. Вода
стекала с гор стремительными потоками;
реки переполнились и вышли из берегов; сообщение поста Ольги с соседними селениями прекратилось.
Воз с знакомыми нам пассажирами взъехал
в это время на мост, и
река во всей красоте и величии, как цельное
стекло, раскинулась перед ними.
Все эти нечистоты проведены без разрешения управы
в городскую трубу и без фильтра
стекают по ней
в Москву-реку.
Светловодная речка Неглинка, заключенная
в трубу, из-за плохой канализации стала клоакой нечистот, которые
стекали в Москву-реку и заражали воду.
День был, как это часто бывает
в начале сентября, ясный, теплый; с
реки, гладкой, как
стекло, начинал подыматься легкий туман.
Отблеск костра упал на
реку красными и желтыми пятнами, они трепетали на спокойной воде и на
стеклах окон рубки парохода, где сидел Фома
в углу на диване.
День был серый; сплошь покрытое осенними тучами небо отразилось
в воде
реки, придав ей холодный свинцовый отблеск. Блистая свежестью окраски, пароход плыл по одноцветному фону
реки огромным, ярким пятном, и черный дым его дыхания тяжелой тучей стоял
в воздухе. Белый, с розоватыми кожухами, ярко-красными колесами, он легко резал носом холодную воду и разгонял ее к берегам, а
стекла в круглых окнах бортов и
в окнах рубки ярко блестели, точно улыбаясь самодовольной, торжествующей улыбкой.
Я помню только, что при переправе через какую-то
реку моя карета и множество других остановились на одном берегу, а на другом дрались; вдруг позади нас началась стрельба, поднялся ужасный крик и вой; что-то поминутно свистело
в воздухе;
стекла моей кареты разлетелись вдребезги, и лошади попадали.
Очевидно, что-то очень интересное можно было рассмотреть
в брыжейке лягушки, где, как на ладони видные, по
рекам сосудов бойко бежали живые кровяные шарики. Персиков забыл о своих амебах и
в течение полутора часов по очереди с Ивановым припадал к
стеклу микроскопа. При этом оба ученые перебрасывались оживленными, но непонятными простым смертным словами.
Его все любили, Никита ухаживал за ним, расчёсывая комья густой, свалявшейся шерсти, водил его купать
в реку, и медведь так полюбил его, что, когда Никита уходил куда-либо, зверь, подняв морду, тревожно нюхал воздух, фыркая, бегал по двору, ломился
в контору, комнату своего пестуна, неоднократно выдавливал
стёкла в окне, выламывал раму.
— вполголоса напевал дьякон, обнимая Алексея Максимовича, блаженно улыбавшегося ему
в лицо. Полтора Тараса сладострастно хихикал. Ночь приближалась.
В небе тихо вспыхивали звезды, на горе
в городе — огни фонарей. Заунывные свистки пароходов неслись с
реки, с визгом и дребезгом
стекол отворялась дверь харчевни Вавилова. На двор вошли две темные фигуры, приблизились к группе людей около бутылки, и одна из них хрипло спросила...
Рыжий свет выпуклых закопченных
стекол, колеблясь, озарил воду, весла и часть пространства, но от огня мрак вокруг стал совсем черным, как слепой грот подземной
реки. Аян плыл к проливу, взглядывая на звезды. Он не торопился — безветренная тишина моря, по-видимому, обещала спокойствие, — он вел шлюпку, держась к берегу. Через некоторое время маленькая звезда с правой стороны бросила золотую иглу и скрылась, загороженная береговым выступом; это значило, что шлюпка —
в проливе.
Лодка под ним колыхнулась, и от ее движения на воде послышался звон, как бы от разбиваемого
стекла. Это
в местах, защищенных от быстрого течения, становились первые «забереги», еще тонкие, сохранившие следы длинных кристаллических игол, ломавшихся и звеневших, как тонкий хрусталь…
Река как будто отяжелела, почувствовав первый удар мороза, а скалы вдоль горных берегов ее, наоборот, стали легче, воздушнее. Покрытые инеем, они уходили
в неясную, озаренную даль, искрящиеся, почти призрачные…
Другой берег, плоский и песчаный, густо и нестройно покрыт тесною кучей хижин Заречья; черные от старости, с клочьями зеленого мха на прогнивших крышах, они стоят на песке косо, криво, безнадежно глядя на
реку маленькими больными глазами: кусочки
стекол в окнах, отливая опалом, напоминают бельма.
Всех пешеходов морда дождя обсосала,
а
в экипажах лощился за жирным атлетом атлет:
лопались люди,
проевшись насквозь,
и сочилось сквозь трещины сало,
мутной
рекой с экипажей
стекалавместе с иссосанной булкой
жевотина старых котлет.
Вода из моря поднимается туманом; туман поднимается выше, и из тумана делаются тучи. Тучи гонит ветром и разносит по земле. Из туч вода падает на землю. С земли
стекает в болота и ручьи. Из ручьев течет
в реки; из
рек в море. Из моря опять вода поднимается
в тучи, и тучи разносятся по земле…
Как весело, обув железом острым ноги,
Скользить по зеркалу стоячих, ровных
рек!
А зимних праздников блестящие тревоги?…
Но надо знать и честь; полгода снег да снег,
Ведь это наконец и жителю берлоги,
Медведю надоест. Нельзя же целый век
Кататься нам
в санях с Армидами младыми,
Иль киснуть у печей за
стеклами двойными.
Если вода по трещинам горной породы выходит на дневную поверхность высоко над
рекой, то,
стекая вниз по береговым обрывам, она намерзает
в виде очень красивых ледяных каскадов, которые все увеличиваются
в размерах, и кажется, будто здесь, действительно, был водопад, но замерз.
Зарево охватило треть неба, блестит
в церковном кресте и
в стеклах господского дома, отсвечивает
в реке и
в лужах, дрожит на деревьях; далеко-далеко на фоне зари летит куда-то ночевать стая диких уток…
Воображение, настроенное этими утешительными мыслями, представило ему панораму Москвы через
стекло более благоприятное. Он привел
в нее весну с ее волшебною жизнью, заставил
реку бежать
в ее разнообразных красивых берегах, расцветил слободы садами и дохнул на них ароматом, ударил перстами ветерка по струнам черного бора и извлек из него чудные аккорды, населил все это благочестием, невинностью, любовью, патриархальными нравами, и Москва явилась перед ним, обновленная поэзией ума и сердца.